Плана нет, идей тоже. Погнали.
Лампы ослепляют, даже сквозь опущенные веки я вижу их белые круги. Здесь вообще всё белое: стены, халаты, тарелки... Ненавижу этот цвет.
Скажу вам по секрету, только вам: я собираюсь бежать и в этот раз меня не остановят. Осталось только придумать план...
Сижу на койке и думаю, жмурясь от нестерпимой белизны, когда дверь в палату отворяется и входят они - мои главные враги - санитары.
Они сдёргивают меня с койки, прижимают к стене и в рубаху смирительную закутать стараются. Как обычно они действуют. И сил терпеть произвол у меня больше нет.
Делаю вид, что покорился их злой воле, но вдруг выворачиваюсь из рубахи, выхватываю из подмышки кусочек зубчика пластиковой вилки и бью в открытую шею санитара. Вёрткий гад отклоняется и вместо сонной артерии я пробиваю ему щёку.
Обидно, ведь пятнадцать часов готовил этот удар, накапливал энергию ЦИ.
Санитары в мой дар не верят, но вы уж поверьте, тем более что доказательство перед вами. Удар мой до того силён, что следом за зубчиком вилки в санитарскую щёку входит и мой указательный палец. Ориентируюсь быстро: этим самым пальцем ухватываюсь за санитарский зуб и тяну. Крепко сидит, гад, не выдрать. Видимо ЦИ кончилась...
И тут меня треснули по голове.
Очнулся.
В глаза бьёт мерзкий свет электрической лампы, шевельнуться не могу и рот заткнут. Тела собственного не различаю, слишком белизна слепит, однако чувствую, что даже не в рубаху теперь меня засунули, а в комбинезон смирительный, по секретным технологиям созданный.
Немного поёрзав, понимаю, что в медицинском кресле я до боли знакомом. Прислушиваюсь. Где-то за спиной мои мучители шепчутся.
Мычу, привлекая внимание.
В ответ раздаётся тот самый голос, который ожидаю услышать:
- Святослав Святославович, вы очнулись, какая радость.
И ненавижу я голос этот сильнее любых других голосов, ведь принадлежит он главному санитару этого концлагеря – доктору Гитлергу. Добраться до его жизненно важных органов – цель моей жизни, буквально. Поэтому притворяюсь спокойным и абсолютно безобидным пациентом, естественно только для того, чтобы пустить пыль в глаза: дружелюбно шмыгаю носом, издаю жизнерадостное - "УА", будто и не Гитлерг сзади, а родная матушка.
- Дорогой мой Святослав, - продолжает Гитлерг, - поймите уже, мы не враги вам, мы для вас стараемся. Вот зачем вы на Антона Павловича напали? Теперь лечение вам корректировать придётся, внеочередной сеанс проводить...
Сеанс. Ожидаемо.
Я своих мучителей не вижу, но слышу прекрасно, чувствую их спиртово-таблеточный смрад. Трое за моей спиной стоят, никак не меньше.
Вдруг шаги. Приближаются… Стальные пальцы стискивают мой затылок. Хорошо знаю эти пальцы, властелину электричества – санитару Малютину они принадлежат. Ужасно. Каждый раз после его фирменного сеанса, что-то в моей голове безвозвратно меняется.
Всхлипываю. Гитлерг это замечает и спрашивает с насмешкой:
- Что такое, Святослав Святославович, вас что-то беспокоит?
Киваю.
- Хотите нам что-нибудь сказать?
- ЫА!
- Аркаш, открой ему рот, пожалуйста.
Чувствую, как пальцы смещаются от затылка ко рту. Едва ощутив свободу ротовой полости, я выстреливаю шеей и щёлкаю зубами, намереваясь отхватить санитару палец - пусть тогда попробует применить ко мне свои электрические штучки. Но зубы мои прогрызают лишь воздух, щёлкают друг о дружку.
А следом я получаю увесистый подзатыльник.
- Ай-ай-ай, Святослав Святославович, - говорит Гитлерг, - и не стыдно вам, взрослому человеку?
Всё, крыть нечем. Тоска, досада и ненависть вырываются из меня криком:
-В рот ебать процедуры! – А потом: - Смерть санитарам! Смерть санитарам! Смерть санитара-А-А-А-А-А-А-А!!111.
Мозг мне стали изжаривать, даже рта не заткнув.
>История про шиза
>Написано так, будто это рассказ о древних русах
>Святослав Святославович
>Гитлерг
>Антон Павлович
Прекрасный образчик произведения постмодерна, со всеми присущими ему эклектизмами и символизмами, но, к сожалению, совершенно пустой и бессодержательный. Нет идеи и смысла, есть только поверхностное усвоение книг Пелевина
- Славик любит кружиться на карусельке?
- Да-а, кружи меня! Кружи!
- Тогда держись, Славик.
- Сильнее! кружи сильнее!
- Лети, Славик, лети к солнцу!
Я пребывал в аду из абсурдной мешанины образов и чувств, блаженства и боли, а потом вернулся в себя.
Вернулся и вижу Гитлерга - стоит в трёх шагах, склонился над креслом пыточным и нашептывает что-то Малютину.
Без раздумий кидаюсь на него, но почему-то пролетаю насквозь и Гитлерга, и Малютина, и кресло. Возле двух санитаров приспешников оказываюсь. На них напасть тоже не выходит, потому как прозрачный я отчего-то стал и невещественный.
Но как же так?
Подбегаю к Гитлергу снова.
- Эй ты, - ору, - санитар!
Не отзывается он, словно и нет меня.
И вдруг понимаю, что не слышно мне самому.
Вижу, как губы Гитлергские шевелятся под усами сбритыми, а санитар Малютин, рядом стоящий, что-то ему отвечает.
- По-дох? - читаю по гилтлергским губам.
- Жи-вой по-ка.
И тут гляжу я в кресло пыточное, и вижу то, чего раньше не замечал: самого себя в нём лежащего. Но разве можно быть там и здесь одновременно? Убили меня санитары всё-таки.
Но гляжу внимательно на второго себя и грудь его под комбинезоном вздымается - жив.
Но если я всё равно здесь призраком стою, значит вышиб тогда дух мой из тела санитар электричеством, оболочку оставил.
Интересно - смогу ли вернуться?
Подхожу к своему телу, дотрагиваюсь. Тепло.
Даже если и могу влезть обратно, решаю осмотреться сперва - никогда в мире духов я не был прежде. И сразу замечаю в дальнем углу алую искру, под свисающим на крючке галстуком. Смотрю на неё только. И мир тускнеет кругом, чёрно-белым фильмом становится, и только искра эта краснотой мерцает. Мерцает всё чаще, всё ярче, уже не отвести глаз, царапиной в воздухе она расходится и рваной раной открывается. Чудеса.
Но не конец то. Из цвета красно-кровавого костяная рука вытягивается, за ней вторая, а следом и череп с туловищем костяным вылезают. И вот уже целый мертвец стоит, вперившись в меня дырами глаз. Высок скелет, метров двух, кости жёлто-бурые с тёмными пятнами, как если бы только из земли вылез. Его острозубая челюсть немного отпадает и до меня доносится шёпот, похожий на кладбищенский ветер:
- Скоро твоё тело умрёт.
Череп подрагивает на длинном хребте, а в глазницах его клубится чернота. Но вражды ко мне он как будто не проявляет.
- А тебе что до того? - спрашиваю осторожно.
- Большая удача найти пустое и живое вместилище.
- И в чём же тут моя удача?
Скелет делает ко мне шаг.
Сразу подступает ком к горлу и отпрыгнуть меня тянет, но усилием воли стою на своём.
- Подарю иную судьбу, предел мечтаний человеческого рода. Соглашайся.
Смотрю в тёмные глазницы, и не вызывают они доверия.
- А взамен что хочешь?
- Бесполезность. Твоё тело. Сейчас его убьют, оно тебе ни к чему.
Понимаю я, что вновь свободен в движениях, оглядываюсь на тело своё и точно кинофильм старинный просматриваю.
Не замечают санитары ни душу мою, ни гостя страшного. Малютин отходит от кресла, и из шкафа достаёт что-то. Гляжу, а в руках у него прибор - шлем с датчиками от которого два провода идут - один к пульту квадратному, другой «электрической» вилкой на конце свисает. Втыкает Малютин вилку в розетку, подходит к телу моему с затылка и начинает шлем к голове прилаживать.
Дожечь мозги мне санитары видно решили. Не лжёт мертвец.
Поворачиваюсь к нему обратно, желтеет костями он всё так же на фоне дыры алой.
- А что будет с моим телом, если соглашусь? - любопытствую.
- Поселю туда Разрушителя. Решайся, времени мало.
- А что сделает этот Разрушитель, когда мной станет?
- Убьёт всех, кто окажется рядом.
- Меня устраивает, - говорю, - где подписать?
- Согласия достаточно, - кивает скелет и кости рук до самого потолка воздевает.
И вижу я, как из глазниц его два чёрных столба дыма выходят, сливаются в тёмный клубящийся сгусток над телом уже не моим и через ноздри и рот втягиваются в него.
Вздрагивает тогда тело, глаза распахиваются, и нехороший в них взгляд стал, злой. Кривятся губы знакомые и говорят санитарам, чтобы те не надеялись больше, и хохочет потом тело.
Санитары, не ожидавшие, что очнусь, полошатся и окружают.
И трескается тогда комбинезон смирительный, вырываются руки из резины проклятой. Тянутся руки назад и вверх, хватают Санитара Малютина за волосы, и шею его к зубам притягивают. Впиваются зубы в шею санитарскую, рвут. Любо дорого.
- Прощайся с этим миром, - доносится до меня шёпот скелета.
Оборачиваюсь. Из воздетых до потолка костяных пальцев начинают бить алые лучи, сбивают меня с ног и вихрем закручивают. Последнее, что вижу я - чёрно-белое лицо Гитлерга тёмной кровью забрызганное и ужасом перекошенное.
А потом вспышка и нестерпимая белизна.
